ilfasidoroff (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
ilfasidoroff) wrote2020-10-12 10:40 pm
ilfasidoroff) wrote2020-10-12 10:40 pm
Entry tags:
Мои лагеря. Часть шестая: И снова Гагарин
Предыдущий отрывок
Начало всей саги
А на следующее лето — что, вы думаете, со мной произошло? Правильно: я снова поехала в лагерь Гагарина — в тот же самый, в черте города, за кинотеатром “Мир” — прямо напротив работающих локаторов. И ведь не сказать, чтобы я этому сопротивлялась после своего первого (не слишком удачного) опыта. Наоборот, с воодушевлением собиралась опять, навстречу новой “романтике”.
Удивительно, как забывается плохое, а как новые надежды могут вытеснить неприятные воспоминания. Даже и было что вспомнить хорошего, год спустя: к примеру, вечернюю танцплощадку. Вожатая Елизавета Владленовна, хоть, может, и не особо о детях заботилась (уж во всяком случае, не по ночам, когда у тех живот болел ни с того ни с сего, а ей спать хотелось), но она фантастически танцевала шейк под под песенку “Облади-облада” (в исполнении, конечно, не “Битлз”, а советского ВИА). И в отряде своем всех желающих “Обладе” обучила. Я-то с танцами не ладила отродясь, что-то было во мне неуклюжее — и то в шейке том насобачилась так к маминой гордости, что на праздничных посиделках она каждый раз выводила меня в круг танцующих взрослых, чтоб я отплясывала “Обладу” им на загляденье.
Еще лагерь первого космонавта был знаменит целым комплексом тренировок к полетам. Про качели я уже упоминала, любила всякие, особенно те, что вызывали вертиго у всех, кто смотрел, как я качалась “до неба”. Но ведь в “Гагарине” были еще карусели! Он был, пожалуй, единственным в регионе пионерлагерем с настоящими аттракционами. Дело в том, что изначально он строился как ВДНХ (потому-то и корпуса называли там павильонами), открытие приурочили к Гагаринскому полету. Региональная выставка достижений, которая от всесоюзной-московской все ж отличалась ассортиментом, просуществовала сезона два — на дольше ее не хватило в глухой провинции. Прежде чем передать территорию профсоюзам для обустройства там пионерского лагеря, власти города перебрали иные затеи: в том числе, открытие летнего парка культуры и отдыха. Установили аттракционы: не так много, но все же имелся стандартный набор: “лошадки”, качели-лодки, любимая всеми “цепочная”. Но парк культуры там все же открыть не удалось, а позднее, уже в пионерлагере аттракционы работали, но не совсем регулярно. Туда невозможно было прийти, как в городской парк культуры, купить за пятнадцать копеек билетик, и прокатиться минуты три, положенных по прейскуранту. С другой стороны, раз карусели считались лагерной собственностью, то катание на них уже входило в стоимость путевки, оставалось лишь режим работы установить, да найти работника, чтоб их включать/выключать — на полставки кого-нибудь.
“Полставочник” был там — режима работы не было. Не помню, чтоб хоть в каком-нибудь из отрядов катание на каруселях устраивали организованно. Но прокатиться таки было можно: вся “хитрость” заключалась в том, чтобы удрать со своей территории под каким-то предлогом типа “мне надо в библиотеку”, полставочника найти и вступить с ним в переговоры. Ходили к нему мы, как правило, компанией небольшой, просились всегда на “цепочную”, он позволял выбрать любые сиденья: свободных-то все равно оставалось больше, чем занятых; врубал карусель и сам уходил в неизвестном направлении. И мы катались до одурения — щедрыми были его “прейскуранты”. Полставочник видел, как мы наслаждались, и его отлучки становились длиннее, длиннее… Пока однажды не отлучился так, что мы еле живыми слезли с сидений, сошли по ступенькам с “платформы”, словно команда пьяных матросов, кто-то начал блевать сразу, у кого-то медпунктом кончилось дело. У меня до сих пор вертиго почти от любой карусели.
Что еще приходило на память хорошего, год спустя после той первой смены в “Гагарине”? Ну вот шишек там в лесу, например, было много. И коряг разного вида — мы из них мастерили чудеснейшие поделки. Руки мои — два удивительных органа: в шитье, скажем, или в вязании, вышивке — от них толку не было, помимо оправдания маминой поговорки про мои “руки крюком”. Но в других делах, особенно в тех, где использовались бумага, клей, ножницы, пластилин, шишки, камушки или ракушки — цены рукам этим не было. С ранних пор, как только их приучили к мозаике у наших родственников они обожали текстуру разных предметов. Очень трогать любили всё, больше всего — музыкальные инструменты. Немного вперед забегу, упомянув, что к десятилетнему возрасту я не только три года уже проучилась в общеобразовательной школе, но и год в музыкальной — и моим пальцам оказались на удивление послушны любые струны практически (в буквальном смысле — струн человеческих душ не считаем).
В “Гагарине” каждую смену работал “кружок игры на русских народных инструментах”. Название плохо соответствовало действительности, ибо играли там и на гитарах, и на мандолине, и лагерный аккордеонист принимал участие, а к “русским народным” можно было отнести лишь деревянные ложки да балалайку — но именно к ней-то меня и тянуло, словно магнитом. Почему? Объяснить не могу — возможно, причина была совсем глупой, типа “а руки чесались потрогать”. Взять да сбацать на ней и, может, потом удивить бабушку Ксенью: она хоть и сама шпарила виртуозно, но своей балалайки у нас дома тогда не было. В кружке “русских народных” хотелось участвовать мне еще в прошлую смену, да только кто бы меня взял-то салагу… А теперь я уже пионерка, да к тому же скрипачка, знала ноты, учила сольфеджио — руководитель кружка просто должен принять меня в свои распростертые объятия.
И еще, самое главное: на сей раз я ехала в лагерь не с Верой (та после первого раза в “Гагарине” и слышать ни о каких лагерях не хотела), а с другой нашей родственницей — впрочем, достаточно дальней, но какая-то кровная связь все же имелась, глупо было ее не использовать как возможность считать себя чем-то типа “особы, приближенной к императору”. То есть к “императрице” — пределом мечтаний моих было стать ее закадычной подругой, и я все надежды свои возлагала на то, что совместное пребывание в лагере и в одном отряде (конечно в старшем, ведь мы одного возраста пионерки) сплотит нас двоих крепко и навсегда.
В таких предвкушениях я ехала вновь в лагерь Гагарина. Чем они обернулись — расскажу в другой раз.
Читать дальше
Начало всей саги
А на следующее лето — что, вы думаете, со мной произошло? Правильно: я снова поехала в лагерь Гагарина — в тот же самый, в черте города, за кинотеатром “Мир” — прямо напротив работающих локаторов. И ведь не сказать, чтобы я этому сопротивлялась после своего первого (не слишком удачного) опыта. Наоборот, с воодушевлением собиралась опять, навстречу новой “романтике”.
Удивительно, как забывается плохое, а как новые надежды могут вытеснить неприятные воспоминания. Даже и было что вспомнить хорошего, год спустя: к примеру, вечернюю танцплощадку. Вожатая Елизавета Владленовна, хоть, может, и не особо о детях заботилась (уж во всяком случае, не по ночам, когда у тех живот болел ни с того ни с сего, а ей спать хотелось), но она фантастически танцевала шейк под под песенку “Облади-облада” (в исполнении, конечно, не “Битлз”, а советского ВИА). И в отряде своем всех желающих “Обладе” обучила. Я-то с танцами не ладила отродясь, что-то было во мне неуклюжее — и то в шейке том насобачилась так к маминой гордости, что на праздничных посиделках она каждый раз выводила меня в круг танцующих взрослых, чтоб я отплясывала “Обладу” им на загляденье.Еще лагерь первого космонавта был знаменит целым комплексом тренировок к полетам. Про качели я уже упоминала, любила всякие, особенно те, что вызывали вертиго у всех, кто смотрел, как я качалась “до неба”. Но ведь в “Гагарине” были еще карусели! Он был, пожалуй, единственным в регионе пионерлагерем с настоящими аттракционами. Дело в том, что изначально он строился как ВДНХ (потому-то и корпуса называли там павильонами), открытие приурочили к Гагаринскому полету. Региональная выставка достижений, которая от всесоюзной-московской все ж отличалась ассортиментом, просуществовала сезона два — на дольше ее не хватило в глухой провинции. Прежде чем передать территорию профсоюзам для обустройства там пионерского лагеря, власти города перебрали иные затеи: в том числе, открытие летнего парка культуры и отдыха. Установили аттракционы: не так много, но все же имелся стандартный набор: “лошадки”, качели-лодки, любимая всеми “цепочная”. Но парк культуры там все же открыть не удалось, а позднее, уже в пионерлагере аттракционы работали, но не совсем регулярно. Туда невозможно было прийти, как в городской парк культуры, купить за пятнадцать копеек билетик, и прокатиться минуты три, положенных по прейскуранту. С другой стороны, раз карусели считались лагерной собственностью, то катание на них уже входило в стоимость путевки, оставалось лишь режим работы установить, да найти работника, чтоб их включать/выключать — на полставки кого-нибудь.
“Полставочник” был там — режима работы не было. Не помню, чтоб хоть в каком-нибудь из отрядов катание на каруселях устраивали организованно. Но прокатиться таки было можно: вся “хитрость” заключалась в том, чтобы удрать со своей территории под каким-то предлогом типа “мне надо в библиотеку”, полставочника найти и вступить с ним в переговоры. Ходили к нему мы, как правило, компанией небольшой, просились всегда на “цепочную”, он позволял выбрать любые сиденья: свободных-то все равно оставалось больше, чем занятых; врубал карусель и сам уходил в неизвестном направлении. И мы катались до одурения — щедрыми были его “прейскуранты”. Полставочник видел, как мы наслаждались, и его отлучки становились длиннее, длиннее… Пока однажды не отлучился так, что мы еле живыми слезли с сидений, сошли по ступенькам с “платформы”, словно команда пьяных матросов, кто-то начал блевать сразу, у кого-то медпунктом кончилось дело. У меня до сих пор вертиго почти от любой карусели.
Что еще приходило на память хорошего, год спустя после той первой смены в “Гагарине”? Ну вот шишек там в лесу, например, было много. И коряг разного вида — мы из них мастерили чудеснейшие поделки. Руки мои — два удивительных органа: в шитье, скажем, или в вязании, вышивке — от них толку не было, помимо оправдания маминой поговорки про мои “руки крюком”. Но в других делах, особенно в тех, где использовались бумага, клей, ножницы, пластилин, шишки, камушки или ракушки — цены рукам этим не было. С ранних пор, как только их приучили к мозаике у наших родственников они обожали текстуру разных предметов. Очень трогать любили всё, больше всего — музыкальные инструменты. Немного вперед забегу, упомянув, что к десятилетнему возрасту я не только три года уже проучилась в общеобразовательной школе, но и год в музыкальной — и моим пальцам оказались на удивление послушны любые струны практически (в буквальном смысле — струн человеческих душ не считаем).
В “Гагарине” каждую смену работал “кружок игры на русских народных инструментах”. Название плохо соответствовало действительности, ибо играли там и на гитарах, и на мандолине, и лагерный аккордеонист принимал участие, а к “русским народным” можно было отнести лишь деревянные ложки да балалайку — но именно к ней-то меня и тянуло, словно магнитом. Почему? Объяснить не могу — возможно, причина была совсем глупой, типа “а руки чесались потрогать”. Взять да сбацать на ней и, может, потом удивить бабушку Ксенью: она хоть и сама шпарила виртуозно, но своей балалайки у нас дома тогда не было. В кружке “русских народных” хотелось участвовать мне еще в прошлую смену, да только кто бы меня взял-то салагу… А теперь я уже пионерка, да к тому же скрипачка, знала ноты, учила сольфеджио — руководитель кружка просто должен принять меня в свои распростертые объятия.
И еще, самое главное: на сей раз я ехала в лагерь не с Верой (та после первого раза в “Гагарине” и слышать ни о каких лагерях не хотела), а с другой нашей родственницей — впрочем, достаточно дальней, но какая-то кровная связь все же имелась, глупо было ее не использовать как возможность считать себя чем-то типа “особы, приближенной к императору”. То есть к “императрице” — пределом мечтаний моих было стать ее закадычной подругой, и я все надежды свои возлагала на то, что совместное пребывание в лагере и в одном отряде (конечно в старшем, ведь мы одного возраста пионерки) сплотит нас двоих крепко и навсегда.
В таких предвкушениях я ехала вновь в лагерь Гагарина. Чем они обернулись — расскажу в другой раз.
Читать дальше