"Пора, мой друг, пора"

[ilfasidoroff]

— но не Пушкина, хотя многим известно это стихотворение:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и глядь — как раз — умрём.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

На сей раз — снова Василий Аксенов, озаглавивший пушкинской строчкой свой роман, опубликованный в 1965 году.

Ф.П. Самусев, "Дорога домой", картон, масло, 1972-й. (Репродукции, которые я выбираю для своих постов в ЖЖ — мои личные ассоциации, ничего больше.)

Эта книга Аксенова, хоть и доставила удовольствие мне не меньшее, чем все, что я читала уже у него, все же первое впечатление можно было бы определить как, «проходной вариант» или даже так — «переходный». От его первых — реалистических, не просто реалистических, а соц-реалистических работ к его более поздним причудливым анти-советским фантасмагориям, но ощущение (без намека на разочарование), что это уже читалось: и в «Коллегах», и в «Звездном билете», и в «Апельсинах из Марокко».

Но вот чего в упомянутых произведениях не было, так это примерно таких вот абзацев:

«Мне отведена для жизни вся моя страна, одна шестая часть земной суши, страна, которую я люблю до ослепления… Ее шаги к единству всех людей, к гармонии… Все ее беды и взлеты, урожай и неурожай, все ее споры с другими странами и все ее союзы, электрическая энергия, кровеносная система, красавицы и дурнушки, горы и веси, фольклор, история – все для меня, и я для нее. Хватит ли моей жизни для нее?»

Прямо, как будто и не Василий Аксенов, а прости-хосподи, какой-нибудь Николай Островский. Но потом выясняется, что в ответ на восхищения своих знакомых этим романом Аксенов лишь «угрюмо молчал в сторону». (Евгений Попов, Александр Кабаков —  «Аксенов».) Возможно, в этом угрюмом молчании автора и кроется объяснение «любви своей страны до ослепления» (той страны, где его родители провели большую часть своих жизней в ГУЛАГе). А может, объясняется этим и то, что в этом романе Аксенов убил своего альтер-эго — Кянукука, своего молодого себя, ничтожного, несчастного, комплексующего мальчишку, именующего себя при этом «полковником».